Баба Клава проснулась от того, что кто-то трогал её за плечо. Открыла глаза — никого. Только сарайная дверь поскрипывает на ветру, хотя ветра-то и нет. Духота стоит такая, что дышать нечем.
«Эх, старость не радость», — вздохнула она, поправляя соломенную подстилку во дворе. В доме спать невозможно — печь за день так нагрелась, что стены горячие до сих пор.
— Клавдия… — донёсся откуда-то голос, тихий, как шелест листьев.
Она вздрогнула. По имени её уже лет десять никто не называл. Все либо «баба Клава», либо «бабушка».
— Клавушка моя…
Сердце заколотилось. Этот голос… Она подняла глаза и обмерла. На пороге сарая, прислонившись к косяку, стоял её Николай. Такой же, как в день свадьбы — молодой, в белой рубахе, с хитрой улыбкой в уголках губ.
— Коля? — прошептала она, и слёзы сами покатились по щекам. — Да как же… Ты же…
— Помер? — он усмехнулся и шагнул к ней. От него пахло яблоками — как в их старом саду, который давно вырубили. — Помер, Клавушка. Сорок три года назад под Сталинградом.
Баба Клава протянула дрожащую руку, но пальцы прошли сквозь него, как сквозь туман.
— Не плачь, милая, — Николай присел рядом на корточки. Странно — тени от него не было, хотя луна светила ярко. — Я за тобой пришёл. Заждался уже. Все письма твои там читаю, что ты мне на могилку кладёшь.
— Так рано ещё, Коленька, — всхлипнула она. — У меня ж внуки, правнуки… Ванюшка только в школу пошёл, а Машенька…
— Знаю я твоих внучат, — он улыбнулся теплее. — Хорошие детки выросли. Но время пришло, Клава. Шесть дней осталось. В субботу на рассвете встретимся.
— Почему шесть? — спросила она, вытирая слёзы рукавом.
— А помнишь, мы с тобой шесть дней от свадьбы до моего ухода на фронт прожили? Самые счастливые дни… Вот и сейчас — шесть дней тебе на прощание.
Воздух вокруг него начал дрожать, словно в жару над асфальтом.
— Коля, постой!
— Готовься, Клавушка. Я буду ждать. Там яблони цветут…
И растаял. Только запах яблок остался, да сарайная дверь перестала скрипеть.
День первый
Утром баба Клава проснулась с ясной головой и странным спокойствием в душе. Соседка Зинаида заглянула через забор:
— Клав, ты чего это во дворе ночевала? Совсем спятила на старости лет?
— Зин, поди сюда, — позвала баба Клава. — Дело есть.
Зинаида перелезла через низенький заборчик, отряхнула подол.
— Ну чего стряслось?
— Помираю я, Зина. Через шесть дней.
— Да ты что, белены объелась? — соседка даже попятилась. — С чего это вдруг?
Баба Клава рассказала про ночное видение. Зинаида слушала, качала головой, потом махнула рукой:
— Приснилось тебе с жары. Пойдём в дом, чаю попьём.
— Нет, Зин. Не приснилось. Я своего Колю узнаю из тысячи. Ты мне лучше вот что — позвони Светке моей в город. Пусть приезжает с детками. Да и Петьку вызывай из Москвы.
— Клава, да что я им скажу-то?
— Скажи — мать зовёт. Срочно. Поедут.
Весь день баба Клава наводила порядок в доме. Достала из сундука своё подвенечное платье — синее в белый горошек. Николай тогда сказал, что она в нём как небо весеннее. Платье пахло нафталином и чем-то ещё — может, молодостью.
Вечером во дворе собрались соседи. Шептались, поглядывали на бабу Клаву с опаской. Она вышла к ним с подносом пирожков:
— Угощайтесь, милые. Как на поминках моих не объедитесь.
— Клав, ну что ты такое говоришь! — всплеснула руками тётя Маша с соседней улицы.
— А что? Правду говорю. Вон, дед Семён, — она кивнула на старика с палочкой, — ты мне должен полтинник за муку. Прощаю долг. И грядку мою с клубникой забирай — всё равно некому будет ухаживать.
Дед Семён закашлялся:
— Да ты что, Клавдия Ивановна… Я завтра же принесу…
— Не надо. Сказала же — прощаю.
Ночью она опять легла во дворе. Ждала, но Николай больше не приходил. Только сверчки пели, да где-то далеко ухала сова.
⏭️ Перейти к чтению следующей часть истории:
© Михаил Вяземский. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
