⏮️ Начало истории читать здесь:
Виктор Семёнович встал из-за стола, вышел. Елена Павловна продолжала, не оборачиваясь:
— В феврале соседка тоже умерла. Павлик остался один. Никто из жильцов не мог взять лишний рот — своих детей нечем кормить. Мальчик ходил по квартирам, тихонько скрёбся в двери. Не плакал, не просил — просто скрёбся, как мышонок. Кто-то выносил ему крошки, кто-то корочку…
— И что с ним стало? — шёпотом спросила Настя.
— Нашли его в марте. На лестнице, между вторым и третьим этажом. Сжался в комочек у батареи — она не работала, но он, видимо, надеялся, что потеплеет. В кармане у него была корочка хлеба. Не съел — берёг…
Елена Павловна повернулась. По её щекам текли слёзы.
— С тех пор в доме начали видеть мальчика. Всегда зимой, всегда в декабре-январе. Маленькая тень в углу лестницы. И скрежет по ночам — тихий, настойчивый. Жильцы выставляли блюдечки с едой у дверей. Утром еда исчезала.
— Бабушка, но это же… это невозможно…
— Я видела его, Настенька. Один раз, когда мне было десять. Поднималась по лестнице поздно вечером — мы были в гостях у соседей с верхнего этажа. И на площадке третьего этажа увидела мальчика. Худенького, в больших валенках и коротких штанишках на помочах. Он стоял на коленях возле окна, где кто-то оставил кусочек хлеба для голубей. Мальчик не ел — просто держал ладошки над хлебом, грел их его теплом. Хотя какое тепло от чёрствой корки…
Елена Павловна смахнула слёзы.
— Он услышал мои шаги и обернулся. Господи, Настенька, эти глаза… Огромные, на исхудавшем личике. И такая в них тоска была, такая взрослая, страшная тоска… Он посмотрел на меня и исчез. Просто растворился в воздухе. А корочка осталась лежать.
В комнате повисла тишина. Настя сидела, уставившись в свою тарелку.
— Мы переехали из того дома, когда мне исполнилось двенадцать, — продолжила Елена Павловна. — Но я до сих пор помню того мальчика. И каждый раз, когда вижу выброшенную еду…
Она не договорила. Виктор Семёнович вернулся в комнату, сел на своё место.
— В прошлом году я была в Питере, — неожиданно сказала Елена Павловна. — Решила зайти в наш старый дом. Он теперь весь расселён, готовят под снос. Поднялась на третий этаж…
Она достала из кармана фотографию на телефоне, показала Насте. На снимке была полуразрушенная лестничная площадка, и у окна — маленькое блюдце с кусочком хлеба.
— Кто-то до сих пор приносит, — прошептала Елена Павловна. — Даже в пустой дом. Чтобы он не был голодным. Чтобы помнили…
Настя молча взяла вилку и начала есть. Слёзы капали в её тарелку, но она упорно доедала каждый кусочек.
— Знаешь, что самое страшное? — Елена Павловна смотрела в окно. — Мария Ивановна перед смертью призналась мне. В последние дни Павлик перестал скрестись в двери. Он просто сидел на лестнице и ждал. А она… она прошла мимо. У неё оставался последний сухарь, и она прошла мимо. Сохранила его себе. А наутро мальчика уже не было…
Виктор Семёнович обнял жену за плечи.
— До самой смерти она ставила блюдечко с хлебом у двери. Каждую ночь. Сорок лет подряд. Но он больше никогда не приходил к ней. Только к другим. К тем, кто ещё мог научиться делиться…
Настя доела всё до последней крошки. Потом встала, подошла к бабушке и крепко её обняла.
— Я больше никогда не буду выбрасывать еду, бабуля. Обещаю.
Елена Павловна погладила внучку по голове и прошептала:
— Они все ждут, Настенька. Все голодные дети всех войн и блокад. Ждут, когда мы научимся помнить. Когда перестанем проходить мимо…
За окном падал снег, укрывая белым саваном современный город. А где-то в старых питерских домах, на холодных лестницах, до сих пор сидят и ждут маленькие тени. Ждут свои сто двадцать пять грамм хлеба.
Которые так и не дождались тогда, в сорок втором.
© Михаил Вяземский. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
