Часть первая: Серая мышка и рыжая кошка
Вероника всегда знала, что она — серая мышь. Знала с той обжигающей ясностью, с какой близорукий человек узнаёт своё отражение, нечаянно приблизившись к витрине магазина: вот оно я, настоящее, без прикрас.
Невысокая, с мышиными волосами неопределённого пепельного оттенка, которые она безуспешно пыталась оживить то хной, то басмой, то модным тонированием — и всякий раз получалось что-то невнятное, как будто сама природа сопротивлялась любым попыткам её приукрасить.
Глаза — единственное, что в ней было примечательного — огромные, серо-зелёные, с поволокой, доставшиеся от бабушки по материнской линии, смотрели на мир с той трогательной беззащитностью, которую мужчины обычно не замечают, предпочитая более очевидные достоинства.
В университете, на экономическом факультете, она просидела все пять лет на третьем ряду у окна — не на первом, где отличницы, не на последнем, где весельчаки и двоечники, а именно на третьем, в той серой зоне незаметности, где обитают те, чьи имена преподаватели вспоминают только во время переклички. Диплом получила красный — не из честолюбия, а по инерции: если уж делать что-то, то делать хорошо, учила мама, всю жизнь проработавшая бухгалтером в районной поликлинике.
Алиса ворвалась в её жизнь на третьем курсе — яркая, звонкая, невозможная Алиса с копной рыжих волос (крашеных, но это шло ей потрясающе), длинными ногами танцовщицы и манерой говорить так, словно каждое её слово — подарок собеседнику. Почему она выбрала в подруги именно Веронику — загадка из разряда тех, что не имеют разгадки. Может быть, красивым девушкам нужен контраст, серый фон, на котором их красота сияет ещё ярче. А может, Алисе просто было скучно со своими такими же яркими подругами, вечно соперничающими за мужское внимание.
«Вероничка, — говорила она, укладывая свою рыжую голову ей на плечо во время скучных лекций по макроэкономике, — ты у меня как тихая гавань. С тобой так спокойно, так надёжно. Знаешь, как будто приходишь домой после шумной вечеринки, сбрасываешь туфли на каблуках и падаешь в любимое кресло».
И Вероника покорно играла роль этого кресла — удобного, надёжного, всегда готового принять усталую красавицу после очередного любовного разочарования. А разочарования случались регулярно: Алиса влюблялась страстно, бурно, самозабвенно — и каждый раз оказывалось, что объект страсти либо женат, либо помолвлен, либо просто искал лёгкого приключения с эффектной девушкой.
После университета они вместе искали работу — точнее, Алиса искала, а Вероника просто шла за ней, как привязанная. Так они и оказались в приёмной компании «Меридиан» — название претенциозное для фирмы, торгующей офисной мебелью, но Алисе понравилось: «Звучит загадочно, как будто мы не столы продаём, а открываем новые горизонты».
Когда дверь кабинета открылась и вышел Павел Дмитриевич Воронцов, Вероника сначала даже не подняла глаз от своего резюме — она дочитывала в сотый раз список своих скромных достижений, проверяя, нет ли опечаток. Но Алиса рядом издала какой-то странный звук — не вздох, не всхлип, а что-то среднее, и Вероника подняла голову.
Он был… обычным. Вот что первым делом подумала Вероника. Не красавец — нос чуть крупноват, подбородок тяжеловат, ранняя седина серебрилась в тёмных волосах. Но было в нём что-то — какая-то основательность, что ли. Как будто он точно знал своё место в этом мире и был с ним в полном согласии. Серый костюм сидел на нём естественно, не как доспехи офисного работника, а как вторая кожа. И глаза — внимательные, чуть прищуренные, цвета мокрого асфальта.
«Вероника Андреевна? Алиса Сергеевна?» — он смотрел на их резюме, потом на них, и Вероника вдруг увидела себя его глазами: две девушки, одна — яркая красотка в облегающем платье, демонстрирующем все достоинства фигуры, вторая — серая мышка в невзрачном костюме с юбкой до колен, купленном на распродаже.
Собеседование вела в основном Алиса — она рассказывала, шутила, очаровывала, и Павел Дмитриевич улыбался её шуткам той вежливой улыбкой, которой мужчины улыбаются красивым женщинам, даже когда те говорят откровенные глупости. Вероника молчала, отвечала односложно на прямые вопросы и думала о том, что зря потратила деньги на проезд — ясно же, что возьмут Алису, а её — так, для массовки.
Но произошло странное. Когда Алиса в очередной раз звонко рассмеялась, рассказывая, как они с Вероникой готовились к госэкзаменам («Вероничка у нас гений, она мне всю ночь объясняла теорию игр, а я всё равно ничего не поняла!»), Павел Дмитриевич вдруг повернулся к Веронике:
«Теория игр? Это довольно сложный раздел. Вы специализировались на математических методах в экономике?»
И тут случилось чудо. Вероника заговорила. Она рассказывала про модель Нэша, про дилемму заключённого, про применение теории игр в реальных бизнес-стратегиях, и с каждым словом чувствовала, как меняется взгляд Павла Дмитриевича — из вежливо-скучающего он становился заинтересованным, потом увлечённым, и наконец, когда она, спохватившись, замолчала на полуслове, он смотрел на неё так, словно видел впервые.
«Извините, я увлеклась», — пробормотала Вероника, чувствуя, как горят щёки.
«Нет-нет, это было… впечатляюще. Очень впечатляюще».
Алиса сидела с таким лицом, словно её любимая болонка вдруг заговорила человеческим голосом. Она-то привыкла, что Вероника — молчаливый фон для её блистания, и вот этот фон вдруг ожил и заговорил умными словами.
Их взяли обеих, но с самого первого дня было ясно: что-то изменилось в той расстановке сил, к которой они привыкли. Павел Дмитриевич — а для всех в офисе он был просто Павел — относился к Алисе с той же вежливой благожелательностью, с какой относятся к красивой офисной мебели: приятно, что есть, радует глаз, но не более того. А вот с Вероникой он разговаривал — по-настоящему разговаривал. О работе, конечно, но как-то так, что работа превращалась в увлекательную интеллектуальную игру.
«Вероника Андреевна, зайдите, пожалуйста, нужно обсудить квартальный отчёт», — и вот она сидит в его кабинете, а он стоит у окна, барабанит пальцами по подоконнику и размышляет вслух о новой стратегии продаж, иногда оборачиваясь к ней: «Как вы думаете?»
И она думала. Предлагала. Спорила даже иногда, забывая о своей обычной робости. А он слушал — внимательно, серьёзно, кивал или качал головой, но всегда с уважением к её мнению. Никто и никогда не относился к ней так — словно она не серая мышка из бухгалтерии, а равный партнёр в важном деле.
Алиса поначалу шутила: «Ну что, подруга, кажется, шеф запал на твои мозги. Осторожнее, а то ещё влюбится в твой коэффициент корреляции!»
Но шутки становились всё более колкими, когда стало очевидно: Павел приходит утром с двумя стаканчиками кофе, и второй неизменно оказывается на столе у Вероники. Когда весь отдел идёт обедать в кафе напротив, он как бы невзначай садится рядом с ней. Когда она задерживается вечером над отчётами, он тоже почему-то засиживается в своём кабинете, а потом выходит: «Вероника Андреевна, уже поздно, давайте я вас подвезу».
И вот однажды, в пятницу вечером, когда за окнами моросил мелкий осенний дождь, а в офисе они остались вдвоём, произошло то, что должно было произойти. Вероника зашла к нему подписать какие-то документы, он встал из-за стола, подошёл к ней, взял бумаги из рук, положил на стол и вдруг сказал:
«Вероника Андреевна… Вероника… Я понимаю, что это неправильно, я ваш начальник, но я больше не могу. Вы… вы удивительная. Вы даже не понимаете, насколько. Когда вы рассуждаете о чём-то, у вас в глазах загорается такой огонь… Я никогда не встречал никого подобного».
Вероника стояла, оглушённая, не веря своим ушам. Этот умный, состоявшийся мужчина говорит это ей? Серой мышке Веронике, которую в школе мальчишки не приглашали на медленный танец?
«Я… я не понимаю», — пробормотала она. «Почему я?»
Павел покачал головой:
«А почему не вы? Вы не играете, не притворяетесь, не пытаетесь казаться лучше, чем есть. Вы… настоящая. Знаете, я устал от блеска и мишуры. А вы как тихий огонь в камине. Можно смотреть бесконечно и каждый раз видеть что-то новое. Можно греться. Можно просто быть рядом и чувствовать себя… дома».
И он поцеловал её — осторожно, словно боясь спугнуть, и Вероника ответила на поцелуй, всё ещё не веря, что это происходит с ней на самом деле.
Свадьбу играли через полгода — скромную, в узком кругу. Мама Вероники плакала от счастья, повторяя: «Дочка, какой же он у тебя солидный, настоящий мужчина!» Галина Михайловна, мама Павла, женщина властная и категоричная, поначалу смотрела на невестку с некоторым недоумением — видимо, ожидала увидеть рядом с сыном кого-то более… заметного. Но Вероника умела слушать, не перебивая, соглашаться, не споря, и вскоре свекровь смягчилась: «Хорошая ты девочка, Вероника. Тихая, домашняя. Таких сейчас днём с огнём не сыщешь».
Алиса была на свадьбе — как же без лучшей подруги? Она помогала выбирать свадебное платье — объездили, наверное, все салоны города, пока не нашли то самое: простое, элегантное, из матового атласа. «Ты в нём как принцесса! — восклицала Алиса. — Нет, правда, Вероничка, оно словно для тебя сшито!» И даже помогла с фатой и украшениями, хотя в глазах её мелькало что-то — не то грусть, не то зависть, но так быстро, что Вероника не успевала поймать. «Выдам тебя замуж, — говорила Алиса, прикалывая очередную булавку, — а потом уж займусь поиском своей половинки. Кстати, тот парень из соседнего отдела, Стас, кажется, на меня запал. Симпатичный такой, в очках».
Но со Стасом не сложилось — оказалось, что он живёт с женщиной уже три года, просто на работе не распространялся. Как и следующий кандидат — был женат. И следующий — в разводе, но с двумя детьми и бывшей женой, которая названивала ему по десять раз на дню. Алиса смеялась: «Да что ж такое, все нормальные мужики уже разобраны, что ли?» — но в смехе её слышалась горечь.
Первый год семейной жизни был сказочным. Галина Михайловна, проникнувшись к невестке окончательно, совершила поступок неожиданный и благородный — переехала из своей просторной трёхкомнатной квартиры в однокомнатную, что досталась Павлу от бабушки. «Вам место нужно, детей заводить будете, — сказала она категорично. — А мне одной и однушки хватит».
Вероника обустраивала их новое жильё с тем тихим упоением, с каким птица вьёт гнездо. Шторы подбирала неделю — искала тот самый оттенок серо-голубого, который бы гармонировал с обивкой дивана. Расставляла книги по полкам — Павел оказался большим любителем детективов, у него была внушительная коллекция. По вечерам они сидели в гостиной — он с очередным романом Агаты Кристи или Рекса Стаута, она с вязанием (внезапно обнаружившаяся страсть к рукоделию), и это молчание было полным, совершенным, как круг.
«Счастлива?» — спрашивал иногда Павел, поднимая взгляд от книги.
«Очень», — отвечала Вероника, и это была чистая правда.
А потом она забеременела. Токсикоз начался сразу и был чудовищным — её выворачивало от любого запаха, она не могла есть ничего, кроме зелёных яблок, и то не всегда. Павел носился с ней как с хрустальной вазой: «Может, тебе уже уйти с работы? Отдохнуть, полежать?»
Но Вероника упрямилась — ей казалось важным доработать до декрета, довести до конца годовой отчёт. И вот, на седьмом месяце, прямо в офисе ей стало плохо — так плохо, что вызвали скорую. «Угроза преждевременных родов, — сказал врач. — Немедленная госпитализация, строгий постельный режим».
Алиса примчалась в больницу первой — даже раньше Павла.
«Господи, Вероничка, как же ты меня напугала! — она суетилась вокруг кровати, поправляла подушки, раскладывала принесённые апельсины. — Ты только держись, слышишь? Всё будет хорошо, обязательно будет!»
В её голосе звучала искренняя тревога, но глаза… глаза бегали, не встречаясь с взглядом Вероники.
И первое время Алиса приходила каждый день. Приносила домашнюю еду (больничную Вероника есть не могла), свежие журналы, сплетни из офиса. «Представляешь, эта крашеная блондинка из бухгалтерии закрутила с женатым из логистики! Жена приезжала разбираться, такой скандал был!»
«Ключи возьми, — сказала однажды Вероника. — Неудобно Павлу то за продуктами бегать, то бельё стирать. Ты же всё равно рядом живёшь, поможешь ему?»
Алиса взяла ключи как-то торопливо, словно боялась, что Вероника передумает. «Конечно, помогу. Для тебя же стараюсь, подруга».
А потом визиты стали реже. Раз в три дня, раз в неделю. Алиса объясняла — работы много, Павел новый проект затеял, все на ушах стоят. Но было в ней что-то новое — какое-то внутреннее сияние, словно внутри зажгли лампочку. Глаза блестели, на щеках играл румянец, и даже двигалась она как-то иначе — плавно, кошачьи.
«У тебя кто-то появился», — утвердительно сказала Вероника.
Алиса вспыхнула, потом рассмеялась — слишком громко:
«Ну… в общем, да. Но это пока не серьёзно. Посмотрим, что выйдет».
Павел приходил по выходным. Сидел недолго — пятнадцать минут, полчаса. Морщился от больничных запахов — он с детства ненавидел больницы, с тех пор, как две недели пролежал после аппендицита.
«Как ты тут, родная? Может, что-то нужно?»
«Всё хорошо, Паша. Алиса помогает тебе?»
«Да, конечно. Очень выручает».
И что-то мелькнуло в его взгляде — на секунду, не больше. Но Вероника не придала значения — мало ли, устал человек, работа, дом, больная жена.
А потом пришла Галина Михайловна. Села на край кровати тяжело, словно несла на плечах непосильный груз. Глаза красные, припухшие.
«Вероничка, — начала она и осеклась. Набрала воздуха, выдохнула. — Вероничка, милая, ты только не волнуйся. Ребёночку вредно волноваться. Но ты должна знать… Я вчера приехала к вам домой — хотела холодильник заполнить, чтобы Паше не голодать. А там… там эта твоя подружка. Алиса. Живёт там. С Пашей».
Мир качнулся и поплыл. Вероника вцепилась в край одеяла, пытаясь удержаться в реальности.
«Не может быть», — прошептала она.
«Я соседку вашу встретила, Клавдию Петровну. Она всё рассказала. Уже недели две как вместе живут. Я Пашке звонила — он трубку не берёт. Трус!»
Вероника закрыла глаза. Перед внутренним взором встала картинка: Алиса и Павел в их с Павлом квартире, в их спальне, где она так тщательно подбирала шторы в тон покрывалу.
«Что же делать-то теперь?» — Галина Михайловна вытирала слёзы. — «Куда ты с ребёночком пойдёшь?»
«Не знаю», — честно ответила Вероника. Она действительно не знала. В их городе у неё была только мама в коммуналке — куда с младенцем?
«А квартира? — спросила Вероника. — Вы же можете…»
«Не могу, — горько усмехнулась Галина Михайловна. — Я же дура старая, дарственную на него оформила. Теперь это его квартира, хоть тресни. Думала, для внуков стараюсь, а получилось — для этой змеи подколодной».
«Знаешь что, — вдруг решительно сказала Галина Михайловна. — Поедешь ко мне. Места маловато в однушке, но ничего, поместимся. Я тебе помогу с малышкой. А там видно будет. Может, через суд что получится отсудить для Дашеньки».
«Галина Михайловна, я не могу… Это слишком…»
«Никаких разговоров! Ты — мать моей внучки. И точка. А с Пашкой этим я сама разберусь. Ох, задам я ему трёпку, когда он соизволит объявиться!»
Оставшиеся до родов дни прошли в странном оцепенении. Павел пришёл один раз — стоял в дверях, мялся, не поднимая глаз.
«Вероника, я… я не знаю, как это вышло. Прости меня. Алиса… она…»
«Уходи», — сказала Вероника тихо.
«Но ребёнок… я же отец…»
«Уходи», — повторила она громче.
Он ушёл. Больше до родов не приходил.
Дочка родилась в срок — маленькая, но здоровая. Когда медсестра положила ей ребёнка на грудь, Вероника заплакала — впервые за всё время. Слёзы текли и текли, а она смотрела на это крошечное существо и думала: «Теперь нас двое. Я не одна. У меня есть ты, Дашенька».
На третий день пришёл Павел — принёс огромный букет роз, плюшевого медведя.
«Как назвала?»
«Дарья».
«Красиво. Можно… можно подержать?»
Вероника кивнула. Он взял дочь неуверенно, как берут хрустальную вазу. Даша открыла глаза — огромные, серо-зелёные, как у матери — и внимательно посмотрела на отца.
«Она… она точно как ты», — выдохнул Павел. В голосе его слышалась боль.
«Документы на развод я подам сама», — сказала Вероника. — «Алименты переводи на карту. И больше не приходи».
«Вероника, давай поговорим…»
«Не о чем говорить. У тебя теперь Алиса. Живите».
Он постоял ещё минуту, глядя на дочь, потом осторожно положил её в кроватку и вышел.
Алиса не пришла ни разу. Даже не позвонила.
После выписки за Вероникой приехала Галина Михайловна — на такси, с целой горой вещей.
«Всё, что для ребёночка нужно, я уже купила, — говорила она, усаживая Веронику с Дашей в машину. — И кроватку, и коляску, и пелёнки-распашонки. Не переживай ни о чём».
Однокомнатная квартира встретила их запахом свежей выпечки — Галина Михайловна напекла пирожков — и идеальной чистотой. В углу уже стояла детская кроватка, на кухне — стерилизатор для бутылочек.
«Располагайся, — сказала свекровь. — Ты с Дашенькой в комнате, я на кухне на раскладушке устроюсь. Ничего, не барыня, проживу. Главное — вместе».
Вероника села на диван, прижимая к себе спящую дочь, и вдруг поняла: вот она, её новая жизнь. Без Павла, без привычной квартиры, без работы. Но с Дашей. И с этой удивительной женщиной, которая приняла её как родную дочь.
«Спасибо», — прошептала она.
«Да ладно тебе, — отмахнулась Галина Михайловна, но по щеке её скатилась слеза. — Мы теперь семья. А семья — это когда вместе и в горе, и в радости. Вот вырастим Дашеньку, а там… там посмотрим. Может, Паша одумается. А может, ты себе получше кого найдёшь. Жизнь длинная».
За окном шёл снег — первый снег этой зимы. Даша спала, причмокивая во сне. Галина Михайловна гремела на кухне посудой, готовя ужин. Где-то там, в их бывшей квартире, Павел и Алиса начинали новую жизнь.
А здесь, в маленькой однушке на окраине, тоже начиналась новая жизнь — трудная, непонятная, но своя. Вероника прижимала к себе дочку и думала только об одном: как бы им выжить вдвоём. Вернее, втроём — с Галиной Михайловной.
Что будет дальше — она не знала. Но сейчас это было неважно. Сейчас был первый снег, тёплая квартира и маленькая Даша, которая тихо посапывала у неё на руках.
⏭️ Следующую часть рассказа читать здесь:
© Оккультный Советник. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
