Реальная история от подписчицы в моей литературной обработке.
Детство пахло борщом, пирожками и свежевыстиранным бельём. Только не моё. Моё детство пахло пылью под лестницей, где я пряталась, грязными лохмотьями и вечно голодным урчанием в животе.
Меня зовут Алёна, и эту историю я рассказываю спустя сорок лет. Но начну с конца, чтобы вы поняли — это не трагедия. Это история о том, как из осколков чужих судеб рождается что-то целое и настоящее.
Мой отец Пётр привёз меня в родную деревню Сосновка Калужской области, когда мне было пять. До этого он отработал семь лет на стройке в Западной Сибири — погнался за длинным рублём. Там и с мамой познакомился.
Смутно помню смеющегося отца, ласковые руки матери, нарядные платьица и игрушки. Всё это исчезло вместе с её смертью при родах. А через несколько дней умер новорожденный братик.
Отец запил. Не запойно, а методично — каждый день по чуть-чуть, пока совсем не растерял человеческий облик. С работы пришлось уволиться. И вот теперь мы прибыли в Сосновку.
«Это тётя Раиса, моя сестра», — сказал он, оставляя меня на пороге покосившегося дома. — «Поживёшь пока у неё».
Это «пока» растянулось на десять лет.
Тётя Раиса была женщиной богатырского сложения — широкие плечи, огромные натруженные руки, цепкий взгляд. У неё росли свои дети — близнецы Костя и Гриша, дочки Люба и малышка Танечка, и она сама тянула всё хозяйство. Муж сбежал годом раньше — нашёл себе молодуху в районном центре.
Отец исчез через неделю. Просто не вернулся с очередной попойки. Тётя Раиса стояла на крыльце, смотрела на дорогу и молчала. А потом сказала своим:
«Алёна будет с нами жить. Не обижать».
Не обижали. Но и не любили. Просто не замечали.
Я научилась быть невидимой. За обеденным столом садилась последней, ела то, что осталось.
Спала на драном матрасе в коридоре под лестницей— в комнатах места для меня не нашлось. Донашивала вещи за Любой, хотя она была на три года старше.
Костя и Гриша относились ко мне как к мебели — она есть, но зачем обращать внимание? Люба иногда жалела — могла конфетку сунуть или заступиться перед матерью, когда та ругалась и колотила меня за разбитую чашку (не важно, что разбила Танечка).
Однажды, когда мне было уже двенадцать, я спросила тётку:
«Почему вы меня оставили?»
Она долго молчала, месила тесто. Руки у неё были белые от муки, как в снегу.
«Твой отец… Он хороший был. В детстве меня опекал. А потом жизнь его сломала. Когда привёз тебя — я увидела его прежнего. И тебя пожалела. Куда б ты делась?»
«Но вы меня не любите».
«Я тебя кормлю, одеваю, в школу отправляю. Разве мало?»
Мало. Но я молчала.
Меня спасла Зинаида Михайловна — моя учительница литературы. Она первая увидела во мне человека, а не довесок к чужой семье.
«Алёночка, у тебя талант», — сказала она, прочитав моё сочинение. — «Ты чувствуешь слово».
Я писала. Сначала в тетрадках, потом отправляла рассказы в районную газету. Первый гонорар — тридцать рублей — спрятала под подушку и плакала от счастья. Это были мои деньги. За мой труд. За меня.
Зинаида Михайловна стала приглашать меня к себе — помочь прополоть грядки, библиотеку разобрать. На самом деле она просто жалела меня, и искала повод, как бы подкормить. Но жалела умно — не унижая, а возвышая.
Зинаида Михайловна была бездетной, но у неё была племянница Екатерина — преуспевающий врач из областного центра. Приезжала раз в месяц, привозила продукты и лекарства.
«Тётя Зина, что за девочка у вас?»
«Это Алёна. Моя ученица. Способная очень».
Екатерина смотрела на меня внимательно, как врач на пациента.
«Сколько тебе лет?»
«Пятнадцать».
«Кем хочешь стать?»
«Не знаю. Писателем, наверное».
«Писателем — это хобби, а не профессия. Ты сирота, и тебе нужно что-то основательное. Хочешь, помогу поступить в медицинское училище? У меня там знакомые».
Тётя Раиса отпустила меня легко — даже обрадовалась. Один рот меньше. Люба, которая к тому времени вышла замуж, сунула мне пятьдесят рублей:
«На дорогу».
Танюшка протянула мне рисунок — криво нарисованный дом и пять человечков возле него.
«Это мы все», — пояснил она. «И ты тоже».
Я уехала и не оглядывалась.
Прошло двадцать лет, прежде чем я вернулась в Сосновку. Приехала на похороны Зинаиды Михайловны. В дорогом костюме, на хорошей машине, с мужем-профессором медицины с мировым именем.
Я стала врачом. Хирургом. Екатерина оказалась права — нужна была основательная профессия. Но я не перестала писать. Мои рассказы публиковали в литературных журналах, вышло две книги.
На кладбище встретила Любу. Она растолстела, обрюзгла, выглядела намного старше своих лет.
«Алёна? Ты?»
«Я».
«Как… богато живёшь…Слышала, что ты по заграницам ездишь?»
«Нормально живу. Да, муж часто берёт с собой на научные конференции».
Мы стояли друг напротив друга — две женщины, выросшие под одной крышей, но такие разные. И нам не о чем было говорить.
«Мама… умерла три года назад», — наконец, сказала Люба. — «Перед смертью о тебе вспоминала».
«Что говорила?»
«Просила передать тебе, чтобы простила её…если встречу».
Могла бы и не передавать, вся моя прошлая жизнь была так далеко, что мне не хотелось о ней вспоминать.
Люба сказала, что в деревне остался только Гриша — спился, как когда-то мой отец. Костя погиб на стройке, Танечка уехала в Москву и пропала — не пишет, не звонит.
«Знаешь, — сказала Люба, — у меня троем детей. И думаю иногда — как мама со всеми нами справлялась? Да ещё тебя взяла… Она молодец была. Просто любви на всех не хватило».
Я промолчала. Что тут скажешь?
После похорон заехали к дому, где я выросла. Сейчас здесь жила Люба с семьёй. Дом покосился ещё больше, казалось, скоро совсем развалится, а забор упал, и калитка болталась на одной петле.
«Хочешь зайти?» — спросила Люба.
«Нет».
Меня передёрнуло от мысли, что я окажусь внутри.
«Прощай!»
Мы с мужем развернулись и поехали обратно. «Зачем я сюда приезжала? – думала я. – Чужая деревня, чужие люди. Только время зря потеряли…»
Муж вёл машину и молчал — он знал мою историю. А я даже не заметила, как заснула.
«Дорогой, — сонно спросила я, — мы скоро дома будем?»
«Скоро, солнышко».
Дома. У меня есть дом. Настоящий. Где меня любят. Можно вырасти без любви и научиться любить. Можно быть чужой и создать своё.
Моя тётя Раиса не смогла меня полюбить. Но она дала мне шанс. Кров, еду, возможность учиться. На большее её не хватило. А любовь… Любовь я нашла сама. В книгах Зинаиды Михайловны, в заботе Екатерины, в глазах мужа. И главное — в себе самой. Потому, что если не полюбишь себя сам, никто не полюбит.
Недавно позвонила Люба:
«Алён, Гриша совсем пропадает. Может, поможешь? Ты же врач. У вас связи».
Я помогла. Устроила его в клинику, оплатила лечение. Не из-за родственных чувств — их не было. А потому что могла.
История моего детства — это не сказка со счастливым концом. Это просто жизнь. Иногда нас не любят те, кто должен любить. Иногда мы оказываемся чужими среди своих. Но это не приговор.
Это начало пути к себе.
© Михаил Вяземский. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
