Эту историю мне рассказала соседка по даче Вера Павловна, когда мы сидели на её веранде, увитой диким виноградом, и пили чай из старинного самовара с баранками. История случилась с её внучкой Катей в конце восьмидесятых, когда девочке было девять лет, а жили они тогда в старом московском дворе.
В их дворе обитала дворничиха Клавдия Семёновна — существо удивительно злобное и мстительное. Худая, как жердь, с вечно поджатыми губами и колючими глазками-буравчиками, она ненавидела всё живое, но особенно — детей. Её комнатушка в полуподвале выходила окнами прямо на детскую площадку, и каждый детский смех, каждый радостный возглас вызывал у неё приступы бешенства. Она выскакивала во двор с метлой наперевес, как с пикой, и гоняла детвору, выкрикивая проклятия таким голосом, что стёкла в окнах дребезжали.
Катя была девочкой впечатлительной, с большими карими глазами и двумя косичками цвета спелой пшеницы. Она любила читать книжки под старой липой во дворе и кормить голубей хлебными крошками. Клавдия Семёновна особенно невзлюбила её за то, что девочка привлекала птиц — «разводит антисанитарию», как она выражалась.
В тот майский день у Катиной одноклассницы Оли праздновали день рождения. Катя долго выбирала подарок — остановилась на красивой музыкальной шкатулке с балериной, которую увидела в «Детском мире». Мама завязала шкатулку атласной лентой цвета морской волны и добавила букетик ландышей из бабушкиного сада.
Оля жила в соседнем подъезде, как раз над квартирой дворничихи. Катя поднималась по лестнице осторожно, стараясь ступать беззвучно, прижимая к груди подарок. Но на втором этаже споткнулась о выбоину в ступеньке — старый дом был полон таких ловушек. Раздался грохот, и тут же, словно чёрт из табакерки, выскочила Клавдия Семёновна.
В руках у неё была мокрая половая тряпка, от которой несло хлоркой и ещё чем-то кислым, противным. Глаза дворничихи горели нездоровым блеском, седые волосы выбились из-под косынки и торчали во все стороны, как у ведьмы.
— Опять ты, паршивка! — заорала она. — Весь день тут топочут, как стадо слонов! Я тебе покажу!
И прежде чем Катя успела что-то понять, Клавдия Семёновна хлестнула её мокрой тряпкой по лицу. От неожиданности и боли девочка выронила подарок — шкатулка покатилась по ступенькам вниз, что-то внутри жалобно звякнуло и смолкло. Ландыши рассыпались по грязному полу. Катя, задыхаясь от ужаса и обиды, бросилась вниз по лестнице и побежала домой.
Дома никого не было — родители ещё не вернулись с работы. Катя забилась в свою комнату, зарылась в подушки и проплакала до вечера. Когда пришла мама и увидела дочь с распухшим от слёз лицом и странными красными полосами на щеках, она всполошилась. К ночи у Кати поднялась температура под сорок, начался бред.
Утром мама отправилась к дворничихе. Вера Павловна не знала подробностей того разговора, но соседи потом рассказывали, что крики были слышны на весь двор. Клавдия Семёновна в ответ на претензии только злобно хохотала и приговаривала: «Поделом ей, поделом! Пусть знает, как старших уважать!»
А через два дня лицо Кати покрылось странными водянистыми пузырями. Они появлялись то на лбу, то на щеках, то на подбородке, лопались, оставляя мокнущие ранки, которые никак не хотели заживать. Сначала думали — ветрянка, потом — аллергия. Водили по врачам, делали анализы, мазали всевозможными мазями, пили антибиотики. Ничего не помогало. Пузыри появлялись снова и снова, девочка не могла ходить в школу, стеснялась выходить на улицу.
Прошёл месяц мучений. Однажды Катина мама, работавшая медсестрой в районной поликлинике, задержалась на работе. Катя пришла к ней прямо в поликлинику — нужно было забрать ключи. В регистратуре сидела старенькая санитарка Анна Ивановна — маленькая сухонькая старушка с добрыми голубыми глазами. Все в поликлинике знали, что Анна Ивановна — не простая санитарка. Шептались, что она «знает», что к ней тайком ходят даже врачи, когда официальная медицина бессильна.
Анна Ивановна посмотрела на Катю долгим внимательным взглядом, потом подозвала маму и что-то тихо сказала ей. Вечером мама объявила, что завтра они поедут в гости к Софье Николаевне — родственнице Анны Ивановны.
Софья Николаевна жила на окраине города, в старом деревянном доме с резными наличниками и палисадником, полным георгинов и мальв. Дом был покрашен в небесно-голубой цвет, а ставни — в белый. Во дворе важно расхаживали куры, на крыльце дремал огромный рыжий кот.
Сама хозяйка оказалась полной противоположностью злобной дворничихе — круглолицая, румяная, с мягкими движениями и тихим певучим голосом. Седые волосы были аккуратно убраны под белоснежный платок, на груди поблёскивал старинный серебряный крестик.
В доме пахло мёдом, воском и какими-то травами. Стены были увешаны пучками сушёной полыни, зверобоя, чабреца. В красном углу теплился огонёк лампадки перед потемневшими от времени иконами.
Софья Николаевна усадила Катю на табуретку посреди комнаты, накрыла голову белым льняным платком. Потом зажгла свечу, начала что-то шептать — не то молитвы, не то заговоры. Слов было не разобрать, но от них становилось спокойно и сонно. Потом она взяла маленькую кастрюльку с растопленным воском и начала лить его тонкой струйкой в миску с водой, которую держала над Катиной головой.
Воск застывал в воде причудливыми фигурами. Софья Николаевна внимательно их разглядывала, что-то бормотала себе под нос, качала головой. Потом выплеснула воду во двор, воск бросила в печку.
— Сильная порча на девочке, — сказала она маме. — Со зла большого наведена. Но ничего, справимся. Три раза придётся приехать.
После отливания воском Софья Николаевна напоила их чаем с травами и пирогами с капустой — такими вкусными, каких Катя никогда не ела. Чай был особенный — с мятой, душицей и ещё чем-то сладковатым, успокаивающим.
Потом старушка повела Катю в огород. Грядки были ухоженные, ровные, как по линейке. Помидоры наливались на кустах, огурцы прятались под широкими листьями, по краям росла морковь с кудрявой ботвой.
— Смотри внимательно, девонька, — сказала Софья Николаевна. — Сейчас я тебе кое-что покажу. Запоминай.
Она подошла к грядке с помидорами, выбрала самый красивый куст с крупными, почти созревшими плодами. Наклонилась, положила руку на стебель и начала что-то шептать. Катя не верила своим глазам — листья на кусте начали скручиваться, желтеть, сохнуть прямо на глазах. Через минуту куст стоял совершенно увядший, словно его неделю не поливали в жару.
Софья Николаевна сорвала один из помидоров, разрезала старым садовым ножом. Внутри плод был чёрный, с неприятным гнилостным запахом.
— Вот что делает злое слово, злая мысль, злое желание, — сказала она. — Не только человека можно испортить, но и всё живое. А теперь смотри дальше.
Она подошла к соседнему кусту, снова положила руку, снова зашептала — но теперь слова звучали иначе, мягче, теплее. И увядший было куст начал оживать — листья распрямились, стебель налился силой.
— Но всё можно исправить, если знать как. И если в сердце есть свет и любовь. У тебя, девонька, дар есть. Чувствую. Если захочешь — научу.
Они приезжали к Софье Николаевне ещё два раза. Каждый раз она отливала воском, поила травяными чаями, учила Катю различать целебные травы в огороде. А после третьего раза пузыри на лице исчезли за одну ночь — Катя проснулась утром, посмотрела в зеркало и не поверила своим глазам. Кожа была чистая, гладкая, словно ничего и не было.
С тех пор Катя стала часто бывать у Софьи Николаевны. Старушка учила её узнавать травы, правильно их сушить и заваривать, показывала старинные книги с заговорами, переписанными от руки выцветшими чернилами. Учила, как помогать людям — не из корысти, а по велению сердца.
А дворничиха Клавдия Семёновна через полгода сильно заболела — ноги отнялись. Лежала в своей комнатушке, никто к ней не заходил, кроме соцработницы раз в неделю. И вот однажды Катя принесла ей банку мёда и пакет с травяным сбором.
— Софья Николаевна передала, — сказала она. — Велела заваривать по ложке на стакан кипятка и пить три раза в день.
Клавдия Семёновна сначала хотела выгнать девчонку, но что-то в её глазах — не жалость, не злорадство, а какое-то спокойное понимание — остановило. Взяла гостинец. А через месяц встала на ноги. И — чудо из чудес — перестала кричать на детей. Даже улыбаться начала иногда.
Софья Николаевна прожила ещё десять лет. Катя до самого конца навещала её, помогала по хозяйству, перенимала мудрость. А когда старушка умерла, оставила ей в наследство не дом и не деньги, а старинную книгу заговоров, серебряный крестик и умение видеть в людях не только зло, но и спрятанный глубоко свет.
— И знаешь что? — закончила свой рассказ Вера Павловна, наливая мне ещё чаю. — Катя моя теперь сама людей лечит. Не афиширует, конечно. Работает обычным терапевтом в поликлинике. Но когда медицина бессильна — люди находят к ней дорогу. И помогает. Потому что главное, чему научила её Софья Николаевна — это любить людей, даже когда они злые и неправые. Ведь зло от боли рождается, а боль — она лечится. Если знать как.
© Оккультный Советник. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
