Старое кладбище на окраине села Заречное заросло тимьяном так густо, что в июле воздух становился тяжёлым от его приторного запаха. Местные обходили это место стороной, особенно после заката.
Я приехал туда в начале августа, когда жара стояла такая, что даже птицы замолкали к полудню. Меня интересовали старинные захоронения — я писал диссертацию по славянской погребальной обрядности. В университетской библиотеке я наткнулся на упоминание о «травяных печатях» — особых растениях, которые сажали на могилах колдунов и знахарей.
Первым, кого я встретил в Заречном, был могильщик Семён — сухонький старик с руками, похожими на корни деревьев.
— На кладбище идёшь? — спросил он, щурясь. — Там тимьян цветёт. Не ходи после заката.
— Почему?
Он сплюнул и отвернулся.
— Спроси у бабки Феклы. Она тебе расскажет. Живёт за околицей, где три берёзы растут.
Дом Феклы я нашёл легко — вокруг него тимьян рос такими густыми зарослями, что приходилось продираться сквозь них. Воздух был настолько насыщен его ароматом, что начинала кружиться голова.
Старуха сидела на крыльце, перебирая какие-то травы. Глаза у неё были мутные, но взгляд — острый, пронизывающий.
— Знаю, зачем пришёл, — сказала она, не дав мне и рта раскрыть. — Про тимьян спросить хочешь. Садись, милок. Чаю налью.
Чай был горький, с привкусом земли.
— Тимьян — не простая трава, — начала Фекла, покачиваясь в своём кресле. — В старину его сажали только на могилах тех, кто при жизни с мёртвыми говорил. Знахари, колдуны, повитухи… Он якорь для них. Чтобы не уходили далеко.
— Это суеверие…
Она засмеялась — сухо, как шелест осенних листьев.
— Суеверие? А ты на кладбище-то был? Видел, как он там растёт?
Я покачал головой.
— Тогда сходи. Только возьми это с собой, — она протянула мне небольшой полотняный мешочек. — Соль с полынью. На всякий случай.
На кладбище я пришёл около четырёх часов дня. Солнце ещё стояло высоко, но между старых могил уже собирались тени. Тимьян рос повсюду — густыми лиловыми коврами покрывал холмики, обвивал покосившиеся кресты, лез из трещин в старых надгробиях.
Я достал блокнот и начал делать зарисовки. На одной из могил — судя по дате, середина XIX века — тимьян рос особенно густо. Стебли были толстыми, почти древесными, а цветы имели странный, почти бордовый оттенок.
Я наклонился, чтобы рассмотреть растение поближе, и тут земля под ногами словно вздохнула. Лёгкое движение, едва заметное, но я почувствовал его всем телом.
— Не трогай, — раздался голос за спиной.
Я резко обернулся. Позади стояла девушка лет двадцати пяти в простом сером платье. Бледная, с тёмными кругами под глазами.
— Это могила знахарки Ульяны. Тимьян здесь растёт уже сто лет. Корни глубоко ушли.
— Вы местная? Я не видел вас в селе.
Она улыбнулась — странно, одними губами.
— Я редко выхожу днём. Меня зовут Вера. Я правнучка Ульяны.
— Значит, вы тоже знахарка?
— Можно и так сказать. Хотите, покажу вам кое-что интересное?
Она повела меня в старую часть кладбища, где надгробия почти полностью ушли в землю. Здесь тимьян рос настолько густо, что образовывал сплошной ковёр.
— Смотрите, — Вера опустилась на колени и раздвинула стебли.
Под ними я увидел то, от чего похолодело внутри — белые, почти чистые кости. Обломки рёбер, кусочки челюсти, что-то похожее на фаланги пальцев. Корни тимьяна обвивали их, проросли сквозь глазницы маленького черепа — видимо, детского. Земля здесь была не просто чёрной — она была жирной, маслянистой, словно пропитанная чем-то давно разложившимся.
— Они растут не просто так, — прошептала девушка. — Каждый куст — это печать. Она держит их внизу.
— Кого «их»?
Вера посмотрела на меня долгим взглядом.
— Тех, кто не должен подниматься. Но печати слабеют. Видите? — она указала на несколько кустов с пожелтевшими листьями. — Эти скоро погибнут. А когда последний куст засохнет…
Она не договорила. Солнце уже клонилось к горизонту, и тени между могил стали гуще.
— Идёмте, — Вера поднялась. — Скоро стемнеет.
Но я задержался. Что-то в этом месте притягивало, не отпускало. Я достал фотоаппарат и сделал несколько снимков.
Когда я поднял глаза, Веры уже не было. Только лёгкий шелест в зарослях тимьяна показывал, куда она ушла.
Сумерки сгущались быстро. Я собрался уходить, но тут услышал… пение? Нет, скорее шёпот. Множество голосов шептало что-то неразборчивое, и звук этот шёл словно из-под земли.
Мешочек с солью в кармане стал горячим.
Я попятился к выходу, но ноги словно увязали в земле. Тимьян вокруг зашевелился, хотя ветра не было. Стебли тянулись ко мне, цепляясь за одежду.
— Не спрашивай, — прошептал женский голос совсем рядом. — Не спрашивай, почему мы здесь.
Я обернулся. Никого. Только тимьян, море лилового тимьяна, колышущееся без ветра.
Кое-как я выбрался с кладбища. Ноги дрожали, рубашка прилипла к спине от холодного пота. У ворот меня ждала Фекла.
— Дурак, — сказала она просто. — Предупреждала же. Они теперь твой запах помнят.
— Кто «они»?
Старуха покачала головой.
— Те, кого тимьян держит. Знахари, колдуны, ведьмы… Все, кто при жизни между мирами ходил. Тимьян — их якорь и их тюрьма. Но ты потревожил корни. Теперь они знают, что ты знаешь.
В ту ночь я не спал. За окном гостиницы всю ночь пах тимьян, хотя поблизости он не рос. А под утро я увидел на подоконнике несколько лиловых цветков.
Утром я уехал из Заречного. Но запах тимьяна преследовал меня ещё долго. И иногда, особенно в июльские ночи, я слышу тот шёпот. Множество голосов, спрашивающих:
— Почему тимьян так хорошо растёт на могилах?
Я никогда не отвечаю. Потому что знаю — ответить значит принять приглашение. А некоторые двери лучше держать закрытыми.
С тех пор я не могу есть блюда с тимьяном. От его запаха меня тошнит. И каждый раз, проходя мимо кладбища — любого кладбища — я ускоряю шаг.
Потому что теперь я знаю: тимьян растёт не просто так. Он растёт по приказу. И те, кто отдаёт эти приказы, никогда по-настоящему не умирают.
Они просто ждут.
© Михаил Вяземский. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
